Неточные совпадения
Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда
приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, — я должен сделать клич хотя
к тем, у которых еще есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь
слово «благородство».
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною
к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что еще скажет она, и готовясь наговорить ей очень много обидной правды. В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги. Ждать
пришлось долго, прежде чем в тишине прозвучали тихие
слова...
Ехать
пришлось недолго; за городом, на огородах, Захарий повернул на узкую дорожку среди заборов и плетней,
к двухэтажному деревянному дому; окна нижнего этажа были частью заложены кирпичом, частью забиты досками, в окнах верхнего не осталось ни одного целого стекла, над воротами дугой изгибалась ржавая вывеска, но еще хорошо сохранились
слова: «Завод искусственных минеральных вод».
Варавка схватил его и стал подкидывать
к потолку, легко, точно мяч. Вскоре после этого привязался неприятный доктор Сомов, дышавший запахом водки и соленой рыбы;
пришлось выдумать, что его фамилия круглая, как бочонок. Выдумалось, что дедушка говорит лиловыми
словами. Но, когда он сказал, что люди сердятся по-летнему и по-зимнему, бойкая дочь Варавки, Лида, сердито крикнула...
Особенно был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку
к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь
пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его.
Слов его Самгин не слышал, а в голосе чувствовал личную и горькую обиду. Но был ясно слышен сухой голос Прейса...
— Не
приходилось вам обрадоваться, броситься
к нему, не найти
слов, когда он войдет вот сюда!..
Это описание достойно времен кошихинских, скажете вы, и будете правы, как и я буду прав, сказав, что об Англии и англичанах мне писать нечего, разве вскользь, говоря о себе, когда
придется к слову.
— Да она еще какое
слово сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит,
к нему-то и вовсе не
приходится не умывшись на глаза лезть.
—
К тебе пришел, Пацюк, дай Боже тебе всего, добра всякого в довольствии, хлеба в пропорции! — Кузнец иногда умел ввернуть модное
слово; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сотнику дощатый забор. — Пропадать
приходится мне, грешному! ничто не помогает на свете! Что будет, то будет,
приходится просить помощи у самого черта. Что ж, Пацюк? — произнес кузнец, видя неизменное его молчание, — как мне быть?
Мне не нравилось, что она зажимает рот, я убежал от нее, залез на крышу дома и долго сидел там за трубой. Да, мне очень хотелось озорничать, говорить всем злые
слова, и было трудно побороть это желание, а
пришлось побороть: однажды я намазал стулья будущего вотчима и новой бабушки вишневым клеем, оба они прилипли; это было очень смешно, но когда дед отколотил меня, на чердак ко мне пришла мать, привлекла меня
к себе, крепко сжала коленями и сказала...
На юге в обиходе совсем не употребляется
слово совладелец, или половинщик, так как здесь на каждый участок полагается только по одному хозяину, но так же, как и на севере, есть хозяева, которые лишь причислены
к селению, но домов не имеют. Как в посту, так и в селениях совсем нет евреев. В избах на стенах встречаются японские картинки;
приходилось также видеть японскую серебряную монету.
В Малороссии зовут ее луговка, потому что она живет в сенокосных лугах; [Называют также и чайкою] имена же чибиса и пигалицы, вероятно, получила она от своего крика или писка, который, впрочем,
придется к каждому
слову и который, конечно, известен всем.
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике
пришелся не по плечу талант Островского, и потому она стала
к нему в положение очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди» не были разобраны потому только, что и в них уже высказалось новое
слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет…
Невольным образом в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу не обращать на нее внимания.
Придется, может быть, и об Лицее сказать словечко; вы это простите, как воспоминания, до сих пор живые! Одним
словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу. [Сообщения И. И. Пущина о том, как он осуществлял свое обещание Е. И. Якушкину, — в письмах
к Н. Д. Пущиной и Е. И. Якушкину за 1858 г. № 225, 226, 228, 242 и др.]
— Признаться, я тогда же подумал:"Не прогадай, mon cher! [дорогой мой! (франц.)] как бы не
пришлось тебе пить за здоровье приезжающего…"ну, да это так,
к слову…
«Ну, уж как папа хочет, — пробормотал я сам себе, садясь в дрожки, — а моя нога больше не будет здесь никогда; эта нюня плачет, на меня глядя, точно я несчастный какой-нибудь, а Ивин, свинья, не кланяется; я же ему задам…» Чем это я хотел задать ему, я решительно не знаю, но так это
пришлось к слову.
— Вы не смейтесь. Повторяю, я вас отстаивал. Так ли, этак, а все-таки я вам явиться сегодня советую.
К чему напрасные
слова из-за какой-то фальшивой гордости? Не лучше ли расстаться дружелюбно? Ведь уж во всяком случае вам
придется сдавать станок и буквы и старые бумажки, вот о том и поговорим.
— Стало быть, до сих пор мы в одну меру годили, а теперь мера с гарнцем пошла в ход — больше годить надо, а завтра, может быть,
к мере и еще два гарнца накинется — ну, и еще больше годить
придется. Небось, не лопнешь. А впрочем, что же праздные-то
слова говорить! Давай-ка лучше подумаем, как бы нам сообща каникулы-то эти провести. Вместе и годить словно бы веселее будет.
В этом отчасти состояло даже мое самолюбие, если уж
к слову сказать
пришлось.
Но если уж спрошено раз: «Для чего?», и так как уж
пришлось к слову, то не могу не вспомнить теперь и еще об одном недоумении, столько лет торчавшем передо мной в виде самого загадочного факта, на который я тоже никаким образом не мог подыскать ответа.
— Ну, пожалуйста, не надо этого делать, — взмолился Берко,
к имени которого теперь все
приходилось прибавлять
слово «мистер». — Мы уже скоро дойдем, уже совсем близко. А это они потому, что… как бы вам сказать… Им неприятно видеть таких очень лохматых, таких шорстких, таких небритых людей, как ваши милости. У меня есть тут поблизости цирюльник… Ну, он вас приведет в порядок за самую дешевую цену. Самый дешевый цирюльник в Нью-Йорке.
— Да другого-то делать нечего, — продолжал Лесута, — в Москву теперь не проедешь. Вокруг ее идет такая каша, что упаси господи! и Трубецкой, и Пожарский, и Заруцкий, и проклятые шиши, — и,
словом, весь русский сброд, ни дать ни взять, как саранча, загатил все дороги около Москвы. Я слышал, что и Гонсевский перебрался в стан
к гетману Хоткевичу, а в Москве остался старшим пан Струся. О-ох, Юрий Дмитрич! плохие времена, отец мой! Того и гляди,
придется пенять отцу и матери, зачем на свет родили!
Пропагандисту-итальянцу
приходится много говорить о религии, резко о папе и священниках, — каждый раз, когда он говорил об этом, он видел в глазах девушки презрение и ненависть
к нему, если же она спрашивала о чем-нибудь — ее
слова звучали враждебно и мягкий голос был насыщен ядом.
Я сам не без боязни появлялся у купели с сестрою Любинькой у подбелевского священника, заставлявшего дьячка читать символ «Веры», плохо сохранившийся в моей памяти. Но в большинстве случаев мне
приходилось крестить у наших дворовых, при этом буфетчику Павлу не раз случалось разыскивать меня в саду или в поле и насильно приводить
к купели, от которой я бежал, избавляясь от
слова нашего приходского священника: «Читайте Верую».
Для большей наглядности домашней жизни, о которой
придется говорить, дозволю себе сказать несколько
слов о родном гнезде Новоселках. Когда по смерти деда Неофита Петровича отцу по разделу достались: лесное в 7 верстах от Мценска Козюлькино, Новосильское, пустынное Скворчее и не менее пустынный Ливенский Тим, — отец выбрал Козюлькино своим местопребыванием и, расчистив значительную лесную площадь на склоняющемся
к реке Зуше возвышении, заложил будущую усадьбу, переименовав Козюлькино в Новоселки.
Мне
пришлось за некоторыми объяснениями обратиться
к самому Слава-богу, который принял меня очень вежливо, но, несмотря на самое искреннее желание быть мне полезным, ничего не мог мне объяснить по той простой причине, что сам ровно ничего не знал; сам по себе Слава-богу был совсем пустой немец, по фамилии Муфель; он в своем фатерлянде пропал бы, вероятно, с голоду, а в России, в которую явился, по собственному признанию, зная только одно русское
слово «швин», в России этот нищий духом ухитрился ухватить большой кус, хотя и сделал это из-за какой-то широкой немецкой спины, женившись на какой-то дальней родственнице какого-то значительного немца.
Неужели, перенося его из позднейшего периода ко временам Рюрика, — автор не сообразил, что
слова муж и князь не могли быть занесены в Русь варягом Рюриком, что они гораздо ранее существовали в славянских наречиях, без всякого отношения
к родословному древу Рюрика, и что во времена Рюрика и Олега летописи упоминают князей, которые вовсе не должны были
приходиться роднёю Рюрику.
— Вестимо, бог до греха не допустит, — перебила Домна. — Полно тебе, Акулька, рюмить-то; приставь голову
к плечам. И вправду Савельевна
слово молвила, за что, за какую надобу мужу есть тебя, коли ты по добру с ним жить станешь?.. Не люб он тебе? Не по сердцу
пришелся небось?.. Да ведь, глупая, неразумная девка! вспомни-ка, ведь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ведь сирота ты бездомная, и добро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой в девках промаячилась. Полно… полно же тебе…
Придется к слову — я поговорю.
И тогда она выместила все, что ей
пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные
слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил
к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам.
Возвратясь в свою комнату (она находилась во флигеле и была почти вся загромождена коваными сундуками), Гаврило сперва выслал вон свою жену, а потом подсел
к окну и задумался. Неожиданное распоряжение барыни его, видимо, озадачило. Наконец он встал и велел кликнуть Капитона. Капитон явился… Но, прежде чем мы передадим читателям их разговор, считаем нелишним рассказать в немногих
словах, кто была эта Татьяна, на которой
приходилось Капитону жениться, и почему повеление барыни смутило дворецкого.
Если же в присутствии властей сотскому
приходится вести разговор с лицом, ему самому подчиненным, то хотя голова сотского и обращена
к этому подчиненному, но глаза устремлены все время на власть с заигрывающим выражением, а в тоне его
слов слышится угодливая пренебрежительность, — дескать, видите, пане, какая мужицкая необразованность и как мы с вами все это хорошо и тонко понимаем…
Не по нраву
пришлись Чапурину
слова паломника. Однако сделал по его: и куму Ивану Григорьичу, и удельному голове, и Алексею шепнул, чтоб до поры до времени они про золотые прииски никому не сказывали. Дюкова учить было нечего, тот был со Стуколовым заодно.
К тому же парень был не говорливого десятка, в молчанку больше любил играть.
Помни, помни, Хамоизит, как дурно действует вино, удаляйся от пива и лучше забудь оба эти напитка. Пьяный от вина падает лицом вниз, а пьяный от пива — лицом вверх. Кроме того, пьяный может забыться и наговорить в пивной неосторожных и опасных
слов, за которые
придется потом ответить. А разве хорошо, если
к домоправителю градоначальника придут потолковать о делах и застанут его, как малого ребенка, валяющимся на полу?
Рассказывать стала Ниночка, именно о том, как она окончила институт и как ей жилось там. Сперва она робела, но так как рассказывать ей
приходилось то, что она уже несколько раз передавала, то она легко вспомнила все остроумные
слова и была очень довольна собой. Николай не то слушал, не то нет; он улыбался, но не всегда в тех местах, где были остроумные
слова, и все время водил по комнате своими выпуклыми глазами. Иногда он перебивал речь не идущими
к месту вопросами.
Иль оттого, что характерный танец оказался уж слишком характерным, иль оттого, что он Устинью Федоровну, по
словам ее, как-то «опозорил и опростоволосил, а ей
к тому же сам Ярослав Ильич знаком, и если б захотела она, то давно бы сама была обер-офицерской женой», — только Зимовейкину
пришлось уплывать восвояси.
А вышло потом, что по ремонтере она слезки роняла: тот утек восвояси, улепетнул подобру-поздорову, потому что, знаете, знать (оно
пришлось теперь
к слову сказать) пришло ему время уехать, срок вышел, оно не то чтобы и казенный был срок-то! а так… уж после родители дражайшие спохватились, узнали всю подноготную, да что делать, втихомолку зашили беду, — своего дому прибыло!..
— Но вопрос в том, захотят ли поляки нашего участия? — возразил Хвалынцев. — У нас
к ним одно сочувствие и ни тени ненависти. Но я знаю по трехлетнему университетскому опыту, поляки всегда чуждались нас; у них всегда для нас одно только сдержанное и гордое презрение; наконец, сколько раз
приходится слышать нам от поляков
слова злорадства и ненависти не
к правительству, но
к нам,
к России,
к русскому народу, так нуждаются ли они в нашем сочувствии?
Живучи в Москве и бывая каждый день у Дорониных, Никита Федорыч ни разу не сказал им про Веденеева,
к слову как-то не
приходилось. Теперь это на большую досаду его наводило, досадовал он на себя и за то, что, когда писал Зиновью Алексеичу, не пришло ему в голову спросить его, не у Макарья ли Веденеев, и, ежели там, так всего бы вернее через него цены узнать.
Он застал жену без языка. Так и не
пришлось ему двух
слов сказать. На похоронах он громко подпевал городецким дьячкам — скитницы не пожаловали петь
к Патапу Максимычу, очень уж сердилась на брата мать Манефа, — и сама не поехала и другим не велела ездить. Все ее
слов послушались, никто из сбирательниц не приехал в Осиповку.
Как ярый гром из тихого ясного неба грянули эти
слова над Марком Данилычем. Сразу
слова не мог сказать. Встрепенулось было сердце радостью при вести, что давно оплаканный и позабытый уж брат оказался в живых, мелькнула в памяти и тесная дружба и беззаветная любовь
к нему во дни молодости, но тотчас же налетела хмарая мрачная дума: «Половину достатков
придется отдать!.. Дунюшку обездолить!.. Врет Корней!»
— Нет, я это так только сказал…
К слову, значит,
пришлось… — молвил Петр Степаныч и молодецки крикнул...
По
словам наших проводников, река часто выходит из берегов и затопляет лес. Тогда удэхейцы бросают свои юрты и стараются спуститься
к Амуру. Случается, что в течение целого дня они не могут найти сухого места, чтобы развести огонь. Спать и варить пищу
приходится в лодках.
Принципы растеряны, враги гораздо ревностнее стоят за то, за что хотели ратовать их друзья; земельный надел народа, равноправие всех и каждого пред лицом закона, свобода совести и
слова, — все это уже отстаивают враги, и спорить
приходится разве только «о бревне, упавшем и никого не убившем», а между тем враги нужны, и притом не те враги, которые действительно враждебны честным стремлениям
к равноправию и свободе, а они, какие-то неведомые мифические враги, преступлений которых нигде нет, и которые просто называются они.
Сотоварищем в терпении обид Провидение послало Исмайлову очень хорошую, по его
словам, женщину, «гувернантку и воспитательницу» дочери генерала. Этой даме
приходилось терпеть от невоспитанного сановника еще более, чем духовному магистру. Впрочем, иногда генерал как бы и сам чувствовал свою несправедливость в отношениях
к гувернантке и магистру, и тогда он их уравнивал, бросая обоим им на пол то, что следовало бы подать нечеловечески в руки.
Хотя ему не
пришлось ничем убедиться, что Константин Николаевич каким-нибудь лишним
словом выдал известную ему тайну успеха его карьеры, но все-таки эта тайна в руках недружелюбно относившегося
к нему уважаемого в Москве лица пугала его.
25-го. — Безобразно проходят у нас занятия политкружка. Шерстобитов ничего этого не замечал. Руковод, наверно,
к занятиям совсем не готовится. Ребята тем более, в самых элементарных понятиях путаются. Руковод договорился до того, что у нас эксплоатация на государственных заводах! И это не уклон какой-нибудь, а просто безграмотность. Не мог объяснить разницу между прибавочным продуктом и прибавочною стоимостью.
Приходится брать на занятиях
слово и исправлять чушь, которую он городит.
Казаки вернулись на берег, спрятали челны в ближайшем лесу и отправились по берегу, так как, по
словам Миняя, невдалеке был город Епанчи-Чингиди (нынешняя Тюмень). Оказалось, что разбитые казаками силы и были полчища Епанчи. По дороге
к Чингиди казакам встречались толпы татар, на которых им
приходилось разряжать пищали.
Вся эта обстановка напоминала фон Зееману годы его юности, и он мысленно стал переживать эти минувшие безвозвратные годы, все испытанное им, все им перечувствованное, доведшее его до смелой решимости вызваться прибыть сегодня
к графу и бросить ему в лицо жестокое, но, по убеждению Антона Антоновича, вполне заслуженное им
слово, бросить, хотя не от себя, а по поручению других, но эти другие были для него дороже и ближе самых ближайших родственников, а не только этой «седьмой воды на киселе», каким
приходился ему ненавистный Клейнмихель.